Что же смогут противопоставить этим подкреплениям союзники? Их ряды снова поредеют от холеры и лихорадки не меньше, чем от различных попыток штурма. Британские подкрепления прибывают медленно — фактически отплывает очень мало полков. 13000 человек, об отправке которых мы не так давно сообщали, оказались министерским блефом. Французское же правительство заявляет, что оно не намерено посылать свежие дивизии, а направит лишь подразделения из запасных частей для возмещения потерь, понесенных на театре военных действий. Если эти пополнения прибудут своевременно, их едва будет достаточно, чтобы довести численность армии союзников до той, которую она имела в июне, то есть до 200000 человек, включая турок и сардинцев. Скорее всего численность армии не превысит 180000 человек, а русские в начале августа выставят против союзников армию по меньшей мере в 200000 человек, которая занимает при этом хорошие позиции, распоряжается местностью в своем тылу и владеет Южной стороной Севастополя в качестве плацдарма. Если союзная армия при этих условиях будет снова оттеснена на узкое плато за рекой Черной, то заполненное таким огромным количеством людей это плато неизбежно превратится в кладбище.
Все же время для начала кампании не потеряно. Самый подходящий момент, правда, упущен, но несмотря на это, смелое продвижение вперед даже и теперь могло бы обеспечить армии союзников более обширное пространство для действий. Однако союзники, видимо, не собираются использовать эту возможность.
В оправдание Пелисье следует, пожалуй, добавить, что общественное мнение, как в Лондоне, так и в Париже, ищет и находит причину всей misere [неудачи. Ред.] второй крымской кампании во вмешательстве Луи Бонапарта, этого генерала издалека.
Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом 14 июля 1855 г.
Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 327, 17 июля 1855 г. и в газете «New-York Daily Tribune» № 4452, 27 июля 1855 г. в качестве передовой
Печатается по тексту «Neue Oder-Zeitung», сверенному с текстом газеты «New-York Daily Tribune»
Перевод с немецкого
К. МАРКС
ОТСТАВКА РАССЕЛА
Лондон, 17 июля. Отставка Рассела, независимо от того, добровольная она или вынужденная, парирует предложение Булвера, как раньше Булвер парировал предложение Робака. Это мнение, высказанное нами в корреспонденции от 11 июля [См. настоящий том, стр. 373. Ред.], полностью подтвердилось на вчерашнем заседании палаты общин. Существует старый вигский афоризм, что «партии похожи на улиток, у которых голова приводится в движение хвостом». Нынешний вигский кабинет напоминает скорее полип; он, кажется, развивается благодаря ампутации, легко переживает потерю своих членов, головы, чего угодно, только не хвоста. Рассел, правда, не был главой кабинета, но был главой партии, которая образует кабинет и которую этот кабинет представляет. Бувери, вице-президент Board of Trade [министерства торговли. Ред.], представляет хвост вигского полипа. Он сделал открытие, что надо обезглавить вигское тело, чтобы сохранить жизнь вигскому туловищу, и сообщил об этом открытии Пальмерстону от имени и по поручению вигского хвоста. Рассел заявил вчера о своем «презрении» к этому хвосту. Дизраэли долго донимал Бувери «физиологией дружбы» и описанием природы различных видов, у которых обособляется родовая сущность, известная под названием «друг». Наконец, попытка Бувери оправдаться — он, мол, и хвост оттолкнули Рассела во имя спасения самого Рассела — завершает жанровую картину этой партии карьеристов.
В то время как естественная голова партии вигов оказалась, таким образом, отрубленной, ее узурпированная голова, лорд Пальмерстон, еще крепче приросла к туловищу. После падения Абердина и Ньюкасла Пальмерстон использовал Гладстона, Грехема и Герберта, чтобы вступить во владение наследством коалиционного кабинета. После отставки Гладстона, Грехема и Герберта Пальмерстон использовал лорда Джона Рассела, чтобы образовать чисто вигский кабинет. Наконец, он использует вигский хвост, чтобы ловко отделаться от лорда Рассела и стать, таким образом, диктатором в кабинете. Каждая из этих метаморфоз была этапом на пути к образованию чисто пальмерстоновского кабинета. Из заявлений самого Рассела мы узнаем, что он неоднократно подавал Пальмерстону прошение об отставке, но тот каждый раз убеждал его взять прошение обратно. Подобным же образом Пальмерстон убеждал кабинет Абердина всеми средствами противодействовать следственной комиссии Робака. В обоих случаях он имел одинаковый успех и преследовал одну и ту же цель.
Предложение Булвера было так тесно связано с личностью Рассела, что оно само по себе отпало, как только corpus delicti [состав преступления, совокупность доказательств преступления. Ред.], Рассел, исчез из кабинета. Это вынудило Булвера заявить, что он берет свое предложение обратно. Однако он не мог удержаться от искушения произнести речь в обоснование своего предложения, забыв, что самого предложения, которое он обосновывал в своей речи, уже не было. Пальмерстон использовал создавшееся неловкое положение. Как только было объявлено, что борьба не состоится, он немедленно принял позу гладиатора и повел себя неприлично, крикливо и самонадеянно; однако Дизраэли так отчитал его за это, что даже сей совершенный комедиант — о чем говорило выражение его лица — не смог сохранить своего обычного, полного цинизма, спокойствия. Самым важным в ответе Дизраэли было, однако, следующее заявление:
«Я знаю, что те взгляды, с которыми лорд Рассел прибыл из Вены, были благосклонно встречены не только большинством, но даже всеми его коллегами, и что только непредвиденные ими обстоятельства помешали тому, чтобы план благородного лорда был с радостью и единодушно принят. Я говорю это, имея на то достаточные основания. Я говорю об этом с такой же уверенностью, с какой говорил полтора месяца тому назад о двусмысленных заявлениях и нерешительном поведении правительства; последующие события подтвердили правоту моих утверждений. Я говорю с уверенностью, что еще до окончания настоящей сессии парламента палата получит в свои руки доказательства этих утверждений».
«Обстоятельствами», на которые намекал Дизраэли, являлись, как это выяснилось в ходе его речи, «препятствия, чинимые французской стороной». Дизраэли указывает, что предназначенная для пользования в стенах парламента корреспонденция Кларендона находится в противоречии с секретными инструкциями министерства. Дизраэли закончил свою речь следующими словами:
«В стране существует мнение, что основная вина состоит в плохом руководстве нашими делами. Появляется иностранный документ» (циркуляр Буоля); «возбуждение в народе растет, народ думает, обсуждает, представители народа вносят в палату запросы. И что же происходит? Самый выдающийся из ваших государственных деятелей не осмеливается даже вступить в полемику с теми, кто ставит такие вопросы. Он таинственным образом исчезает. Кто же осмеливается это сделать? Первый министр ее величества. Министр говорил сегодня вечером в палате таким топом и допускал такие выражения, которые совершенно недостойны его положения и при этом ничем не вызывались и которые убедили меня в том, что если честь и интересы страны и впредь останутся в его ведении, то это приведет лишь к тому, что честь будет унижена, а интересы преданы».
Робак превзошел Дизраэли резкостью выражений: «Я хочу знать, кто теперь является предателем в кабинете?» Вначале ими были Абердин и Ньюкасл. Затем Грехем, Гладстон и Герберт. Затем Рассел. Кто sequens [следующий. Ред.]?
Между тем положение человека, который прежде втайне руководил коалицией, а теперь официально возглавляет министерство, значительно упрочилось. Если до окончания сессии по какому-либо поводу будет выражен вотум недоверия, что представляется маловероятным, то он распустит парламент. При всех обстоятельствах у него в распоряжении еще шесть месяцев, в течение которых он может полновластно руководить внешней политикой Англии; его к тому же не будут беспокоить ни шум, ни мнимые схватки в палате общин.