Переписка между Джемсом Грехемом и адмиралом Нейпиром, которая охватывает период с 24 февраля до 6 ноября 1854 г. и которую невозможно полностью привести на страницах нашей газеты исключительно из-за ее большого объема, может быть резюмирована в немногих словах. До конца августа, когда, как известно, заканчивается сезон судоходства на Балтийском море, все шло довольно гладко, хотя сэр Чарлз Нейпир уже в самом начале экспедиции высказал сэру Джемсу свое мнение о том, что
«средства, которые адмиралтейство отпустило для снаряжения и укомплектования флота на Северном море, недостаточны для поставленной цели и не создают благоприятных условий для встречи с русскими».
В течение всего этого времени сэр Джемс в своих письмах ничего, кроме благоволения к своему «любезному сэру Чарлзу», не выражает. 12 марта он «поздравляет» его с тем, что флот отплыл от английских берегов в «полном порядке»; 5 апреля он «удовлетворен его продвижением»; 10 апреля он «вполне удовлетворен его действиями»; 20 июня он называет Нейпира «непревзойденным командующим флотом»; 4 июля он «уверен, что сэр Чарлз сделает все, что может сделать человек». 22 августа он «искренне поздравляет его с успехом операции у Бомарсунда», а 25 августа, охваченный своего рода поэтическим восторгом, пишет:
«Я больше чем удовлетворен Вашими действиями, я восхищен доказательствами Вашей предусмотрительности и Вашего здравого смысла».
Все это время сэр Джемс беспокоится лишь о том, как бы сэр Чарлз
«в ревностном стремлении совершить великий подвиг и удовлетворить дикие страсти нетерпеливой толпы не поддался бы необдуманному побуждению и не забыл бы об исполнении одной из самых благородных обязанностей — иметь моральное мужество делать то, что считаешь правильным, не страшась получить упрек в неправильности действий».
Еще 1 мая 1854 г. он пишет сэру Чарлзу:
«Я полагаю, что как Свеаборг, так и Кронштадт почти неприступны с моря, в особенности Свеаборг, и только большая армия смогла бы действовать с успехом со стороны суши против сил, которые Россия легко может сосредоточить на непосредственных подступах к столице».
Когда сэр Чарлз 12 июня написал ему о том,
«что после зрелых размышлений он пришел к выводу, который разделяет и адмирал Чадс, что единственным эффективным способом захвата Свеаборга является снаряжение большого количества канонерок», —
сэр Джемс ответил ему 11 июля:
«С 50000 человек и 200 канонерок Вы могли бы уже к концу сентября добиться значительных и решительных успехов».
Но как только наступила зима, французская армия и флот отплыли обратно, а сильные бури в дни равноденствия начали вздымать волны Балтийского моря, от сэра Чарлза стали поступать донесения:
«Якорные канаты наших кораблей начали уже рваться, «Дракон» остался только с одним якорем, «Повелительница» и «Василиск» потеряли в последнюю ночь по одному якорю; «Волшебница» была вынуждена бросить якорь в тумане и должна была, подняв ночью якорь у Наргена, снова бросить его недалеко от Ренскарского маяка, так как ветром ее относило к подводным камням; «Эвриал» наскочил на подводные скалы, и это счастье, что он не погиб».
Тогда сэр Джемс вдруг открыл, «что войну нельзя вести без риска и опасности» и Свеаборг поэтому должен быть взят без единого солдата, без единой канонерки и мортирной лодки! Действительно, мы можем лишь повторить слова старого адмирала: «будь русский император первым лордом адмиралтейства, он писал бы точно такие же письма».
В адмиралтействе, как ясно видно из этой переписки, царит та же анархия, что и в военном министерстве. Сэр Джеме одобрил продвижение Нейпира через Бельт, в то время как министерство отнеслось к этому отрицательно. В августе сэр Джемс пишет Нейпиру, что ему следует заблаговременно готовиться к отплытию из Балтийского моря, а министерство в это время шлет ему телеграммы противоположного характера. У сэра Джемса одно представление о докладе генерала Ньеля, у министерства — другое. Но самым интересным моментом в этой переписке является, пожалуй, то, что она проливает новый свет на англо-французский союз. Французский адмирал показал сэру Чарлзу приказ об отзыве французских военных сил 13 августа. Французская армия отплыла 4 сентября, а остаток французского флота отбыл 19 сентября. Между тем сэр Дж. Грехем уверяет сэра Чарлза, что он только 25 сентября узнал об уходе французов. Сэр Джемс поэтому ошибочно считал, «что это решение было принято на месте с согласия Нейпира», но, как он подчеркивает, «без всякой консультации с английским правительством». С другой стороны, Ньель, французский генерал инженерных войск и интимный друг Луи Бонапарта, будто бы советовал «разрушить Свеаборг за два часа линейными кораблями». Из этого видно, что он хотел побудить английский флот предпринять безрассудную атаку, в которой англичане без всякой пользы сломали бы себе шею о подводные скалы и русские оборонительные укрепления.
Написано К. Марксом около 8 сентября 1855 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4502, 24 сентября 1855 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
Ф. ЭНГЕЛЬС
К ВЗЯТИЮ СЕВАСТОПОЛЯ [275]
Лондон, 11 сентября. Вчера в 9 часов вечера пушки в Сент-Джемсском парке и Тауэре [276] оповестили Лондон о взятии Южной стороны Севастополя. К удовлетворению директоров театров Лицеум, Хеймаркет и Аделфи крики «ура» и пение гимнов «God save the Queen» и «Partant pour la Syrie» [ «Боже, храни королеву», «Отправляясь в Сирию». Ред.] были вызваны, наконец, не ложными сообщениями, как прежде, а официальными депешами.
В крымской кампании наступил, наконец, перелом. Примерно в течение недели русские вынуждены были сообщать в своих телеграммах, что огонь союзников нанес значительные повреждения укреплениям Севастополя и что эти повреждения «по возможности», следовательно не полностью, исправлены. Затем вчера мы узнали, что в субботу 8 сентября после полудня союзники предприняли штурм четырех бастионов; у одного бастиона они были разбиты, два бастиона — взяли, причем один из них пришлось снова оставить, и, наконец, на четвертом, наиболее важном, расположенном на Малаховом кургане (Корниловский бастион), им удалось закрепиться. Потеря этого бастиона и вынудила русских разрушить и оставить Южную сторону. [В статье, написанной Ф. Энгельсом для «New-York Dally Tribune», вместо этой фразы дан следующий текст: «Потеря этого пункта вынудила русских отвести 9 сентября свои войска с Южной стороны на Северную и, таким образом, оставить город Севастополь. Перед уходом они взорвали склады и здания, привели в негодность оборонительные сооружения, взорвав их при помощи мин, и, говоря словами генерала Пелисье, превратили весь район в огромную пылающую печь; русские сожгли также свои паровые суда, потопили оставшиеся военные корабли, и, наконец, разрушили мост у Павловской батареи». Ред.].
Прибытие значительных подкреплений после сражения на реке Черной обезопасило союзных генералов от каких бы то ни было операций русской армии у Инкермана; даже в том случае, если бы к русской армии присоединились остатки 4-й и 6-й дивизий и две гренадерские дивизии, союзники все же оказались бы в силах успешно противостоять любому количеству войск, которое русские могли перебросить через Черную, и выделить одновременно достаточно крупные военные силы, чтобы продолжать осаду и даже предпринять штурм. Следует признать, что на этот раз французское правительство с необычайной быстротой сумело переправить войска, которые должны были служить противовесом русским подкреплениям из Польши и Волыни, находившимся уже на марше. Количество французских войск, отправленных с начала июля на Восток, составило не менее 50000 человек. В таких условиях, благодаря эффективному действию выдвинутых вперед английских и французских мортирных батарей, траншеи были прорыты под прикрытием сильного артиллерийского огня до самого рва. Насколько они выдавались вперед и был ли гласис обложен secundum artem [по всем правилам искусства. Ред.], мы пока еще не знаем. Обстрел города все более и более принимал характер регулярной бомбардировки; успешно применялся навесный огонь, чтобы сделать невозможным расположение на обстреливаемой территории крупных войсковых частей. Наконец, был получен приказ о штурме.